ОПАСНАЯ НАУКА
История в наши дни стала весьма популярной. Просто удивительно: пройдешь по митингующей площади – то тут, то там спорят на какие-то исторические темы; включишь дома репортаж со съезда – и там оживленные дискуссии по тем же животрепещущим вопросам. Казалось бы, радоваться надо: народ к науке потянулся. Неужто долгожданный подъем культуры? Но не спешит душа ликовать. Посмотришь на то, с каким пылом идет эта “научная” дискуссия на митингах, и особых причин для радости нет. “Был или не был 50 лет тому назад подписан секретный протокол?” “Была или не была Украина оккупирована 70 лет тому назад?” “Законно или незаконно разогнали Учредительное собрание?” – гневно допытываются друг у друга “ученые коллеги”, смачно осыпая друг друга бранью. И добро бы, если ограничивались лишь нашим веком, а то ведь уже так далеко в глубины истории заходит спор, что не по себе становится. Например, учредительный съезд Руха принял резолюцию, осуждающую… что бы вы думали? – Вечный мир между Россией и Польшей 1687 года! Ни много, ни мало.
Недавно я заинтересовался новыми школьными учебниками по истории УССР для 8-9 классов. Знакомая библиотекарь удивилась: разве можно написать что-либо новое по истории Украины в столь отдаленном времени? Ведь это период до XIX века. Какая наивность! Расхождения во взглядах М.С.Грушевского, например, и авторов прежних школьных учебников начинаются уже с IV века и, если только эти авторы пожелают сменить основную концепцию, то в новом издании не останется ни одного исторического лица, чья нынешняя оценка совпала бы с прежней.
Удивляет в данной ситуации позиция некоторых людей, которые позволили втянуть себя в не слишком достойные изыскания на исторической ниве.
Мое внимание привлек один аспект подобных изысканий, а именно: кто и где раньше поселился. Например, армяне или азербайджанцы, осетины или грузины, украинцы или русские? К сожалению, из чисто умозрительного спор на эту тему превратился в крайне серьезный вопрос политики, что уже почувствовали на себе десятки тысяч людей в Сумгаите, Карабахе, Фергане.
Еще совсем недавно казалось, что Украина так и останется в стороне от всех межнациональных столкновений. Можно было предположить, что и людей не найдется, способных посеять семена недоверия между украинцами и русскими, но действительность распорядилась иначе.
19 ноября 1989 года в “Комсомольце Донбасса” появилась статья В.В.Олиференко “Не с нулевой отметки”. Я разделяю высказанную в статье озабоченность но поводу состояния преподавания истории родного края и возмущен тем, что украинская школа в Донецке так долго не могла быть открыта. Но можно ли согласиться с историческими выкладками В.В.Олиференко? В частности, с тем, что “Донетчина – древняя украинская земля”, а украинцы – “коренное население донецких степей”? Даже такой лидер украинской историографии, как М.С.Грушевский. не высказывался по этому поводу столь категорично,
19 декабря “Комсомолец Донбасса” вновь поднимает этот вопрос, публикуя заметку Петра Лаврива “Саур Могила”. А 18 апреля 1990 года в областной комсомольской газете появляется обширная статья того же П.Лаврива “Про заселения донецьких степей”. В еще более расширенном виде работа П.Лаврива печатается на страницах руховской газеты “Схiд”.
Сразу оговорюсь, что полемические заметки по поводу выступлений указанных авторов не претендуют на целостность изложения процесса освоения донецких степей.
КАК ЭТО БЫЛО?
Кто только не жил на земле, где простирается теперь наша область! Киммерийцы, скифы, сарматы, гунны, готы, болгары, авары, хазары, печенеги, торки. В некоторых работах упоминается, что были здесь и славянские поселения, Но нет никаких данных о том, что территория эта когда-либо входила в состав Киевской Руси. В “Слове о полку Игореве” земля между Доном и Донцом названа половецкой: “Игорю-князю бог путь указывает из земли половецкой на землю Русскую, к отчему золотому престолу… Игорь мыслью поля мерит от великого Дона до малого Донца”.
Отправляясь в поход на половцев, войско Игоря полагало дойти до берега Азовского моря, где не ходили я деды наши! (подч. нами). В междуречье Тора и Донца, по мнению географа Половецкой степи К.В.Кудряшова, находились половецкие города Шарукань, Сугров и Балин, куда в 1111 и 1116 годах при участии Владимира Мономаха русские войска совершали “смелые и дальние походы”.
Мы можем к этому традиционному перечислению народов добавить и такой, не слишком известный факт. В XIII-XV веках на северном берегу Азовского моря, в том числе, видимо, и на территории нашей области, существовали поселения итальянцев. Это их фактории Palastra, Porto Pisan, Lobuosom, Ipoli, через которые выращивавшаяся ими в приазовских степях пшеница вывозилась в Венецию и Геную.
Монголо-татарское нашествие перемешало все население нашего края. На долгие века за этими землями утвердилось название Дикое поле.
Удивительно, но в статье В.В.Олиференко это название упомянуто с некоторой долей сомнения. Он выражает сожаление в связи с тем, что в исторической памяти дончан Дикое поле остается связанным с нашим краем. Но край наш действительно был Диким полем, Дешт-и-Кипчак (Половецкой степью), как называли его арабы, vasta solitudo (обширной пустыней), как охарактеризовал наши земли посол французского короля к монгольскому хану в середине XIII века Рубрук.
В начале XVI века имперский посол в Москве Сигизмунд Герберштейн добросовестно записывал географические сведения о России, стекавшиеся к нему со всех концов уже тогда необъятной страны. Вот что говорит он о нашем крае: “Между Казанью и Астраханью на обширных просторах вдоль Волги и до самого Борисфена тянутся пустынные степи, в которых живут татары, не имеющие никаких постоянных поселении…”.
Сторонники иного взгляда на заселение Донбасса утверждают. что здесь с XVI века запорожцы уже имели хутора и зимовники. Причем в таком, видимо, количестве. что позволяет им говорить о заселении края.
Но и в первой половине XVII века, через 100 лет после Герберштейна, Дикое поле мало изменилось. До нас дошли документы, рассказывающие о запорожском полковнике Алексее Шафране, который бежал с турецкой галеры в Азовском море и прибыл на Дон в 1626 году. “А з Дону де он поехал был с товарыщи в Киев для того. что в Киеве не бывал давно… А ехать де было им степью на Тор да на урочище на Самар… И, покиня Тоузлов вправе, пошли степью влево и пришли на Калмиюс. И как пришли на Калмиюс, и тут поле погорело, шляхов не знать. И они шли тем горелым полем день да ночь…” Блуждали они так по степи 12 дней, “…ради тому, чтоб уж людей доехать крестьянские веры”. Но так и не нашли они христиан – ни своих казаков, ни русских. А вот татар видели: “…поворотили в лес, чтоб татарам в руки не попасть, и стояли тут до вечера, чтоб их татаровя не подсмотрели”. И на двенадцатый день странствий прибыли запорожцы к русской страже в Валуйка.
А когда группа черкас (так русские называли украинцев) в 1653 году появилась у Торских озер (район нынешнего Славянска), это вызвало серьезный переполох в русской приграничной администрации и Разрядном приказе, ведавшем южными рубежами. Ведь добычей соли на Торе занимались прежде всего жители русских городов. Атаману Сидору Забабурину было велено разузнать о черкасах. все, что можно. На что он докладывал: “И на Тору де, государь, на соляных озерах, сказывали им… пришли де на Тор зарубежных черкас с 400 человек без жон и без детей, не на житье, для солянова варенья. А изб де у них и крепостей для солянова варенья никаких нет, стоят обозом, а атаман де у них черкашенин Иван Лысой, города Платавы, а навари де, государь, оне соли, пойдут к себе”.
В нашем крае, на огромном пространстве между русскими сторожами, казачьими землями и татарскими владениями были и запорожские заимки, и татарские улусы, и поселения русских (например, на Торе). Долгое время Дикое поле оставалось как бы нейтральной зоной, где русские служилые люди, запорожские и донские казаки, крымские татары, азовские турки пасли своих коней и устраивали друг на друга засады. В частности, в 1593 году товариство самарских черкас в количестве 25 человек шло для зимовки на Миус и столкнулось с крымским пашой Ахметом. А в 1545 году крымский хан просил великого князя литовского унять на Самаре казаков, “же бы шкоды людям нашим не чинили”.
Вряд ли можно найти убедительные доказательства, что кто-то был здесь коренным или имел больше заслуг в освоении нашего края. Все были на равных, в том числе и русские, о которых наши оппоненты напрочь забывают.
РУССКАЯ СТРАЖА
Миф о том. что русские появились в Донбассе после Великой Отечественной войны, когда нужно было восстанавливать шахты, в крайнем случае, – в середине XIX века с развитием капитализма, имеет прочные корни в сознании многих дончан. Настолько сильна святая вера в незыблемость и вечность современных границ, которые, как мощные стены в древности, якобы, разделяли народы и этнически абсолютно чистые территории, что многие люди глубоко убеждены: русские на Украине могли появиться не иначе как в последнее время, варварски нарушив “святой” порядок, при котором русские должны жить только в России, а украинцы – только на Украине. И когда мне приходилось говорить о том, что значительная часть Донецкой области уже в XVI веке входила в сферу влияния Русского государства, мне, мягко говоря, не верили.
Но ведь это так и было. Московское правительство постоянно проявляло интерес к этим землям. Уже в самом начале XVI века после смерти союзника Москвы крымского хана Менгли-Гнрея, когда стало очевидным, что мирные до этого времени крымско-московские отношения сохранить не удастся, встал вопрос о защите южных рубежей. И уже тогда на Донце в Диком поле появилась русская стража. В 1523 году послу в Турцию Ивану Морозову был дан посольский наказ, в котором говорилось: “Наших людей украинные наши наместники посылают отведывать людей в поле, нечто которые люди недруга нашего похотят прийти на наши украинные места и лихо похотят учинить”.
К русской страже в Диком поле проявляли интерес и европейцы. В частности, уже упоминавшийся С.Герберштейн, разыскивая сведения о жертвеннике Александра Македонского, якобы, поставленного у Танаиса, беседовал в Москве с теми людьми, “которых царь держит там на карауле”. И эти люди (наверняка, донецкие стражники) говорили ему, что видели в некоторых местах какие-то мраморные и каменные статуи и изваяния. Одно из местоположений этих каменных баб указано очень точно: у места Velikiprewos у Святых гор. Большинство современников Герберштейна и, видимо, даже он сам истолковали это сообщение таким образом, что указанный Великий перевоз находился у устья Донца (так значится на картах России Герберштейна и Меркатора). Но в “Книге Большому чертежу”, описании несохранившегося русского атласа, Святые горы упоминаются только применительно к меловым горам на севере нашей области (теперь Горы Артема). И там же есть Большой перевоз: “А ниже Святых гор, с Крымской стороны, пала в Донец река Тор…, а ниже Малого перевозу, на Донце, Большой перевоз, ниже усть реки Тору”. Сообщение Герберштейна интересно не только тем, что содержит первое упоминание в Западной Европе о географических названиях на территории нашей области, но и первыми достоверными сведениями о пребывании здесь русской пограничной стражи еще в 20-х годах XVI века.
Русская стража охраняла южные рубежи двумя типами дозорных отрядов:
сторожи перемещались вдоль левого берега Северского Донца, держа под контролем переправы;
станицы выдвигались далеко за Донец в степи для контроля за перемещениями татар.
Действия сторож и станиц определялись четкими документами вроде нынешних военных уставов. Так, первой станице предписывалось двигаться от Святых гор на Донце вверх Тором до верховьев Самары. Вторая станица от Донца должна была следовать вверх по Бахмуту до верховьев Тора и Миуса.
Здесь нет необходимости подробно описывать, каким образом охранялись южные русские границы. Читатель может прочитать об этом, в частности, в статье В.Пирко “Донецкие сторожи” (“Донбасс”, №6, 1988).
Заметим лишь следующее. Пока вряд ли у кого вызывало сомнение, что охрана южных рубежей осуществлялась русскими служилыми людьми из Путивля и Рыльска. Но вот П.Лаврив в своей статье в “Комсомольце Донбасса” от 18.04.90 неожиданно заявил, что службу здесь несли исключительно запорожские казаки! К сожалению, обоснование столь значительного открытия автором не приводится.
Вполне закономерным следствием интереса Москвы к Дикому полю стало основание в 1600 году первого засвидетельствованного документами города в наших краях. Воеводы Б.Бельский и С.Алферов по заданию Бориса Годунова недалеко от устья реки Оскол основали город Цареборисов.
Можно сколько угодно рассуждать по поводу того, что основание города было вызвано всего лишь стремлением Годунова подальше от Москвы убрать опасного соперника Богдана Бельского, или что, поскольку город располагался за границами нынешней Донецкой области (не более чем в 10 километрах), то и не имеет никакого отношения к ее заселению. Кроме того, довольно скоро город пришел в запустение: в Русском государстве началась Смута, и тогда было не до южных рубежей. Но сам факт полного забвения о Цареборисове в статье П.Лаврива, этого важного эпизода в истории освоения русскими нашего края, – может свидетельствовать лишь о том, что эта да и другие статьи подобного рода пишутся отнюдь не по научным мотивам, а продиктованы исключительно соображениями политическими, к тому же весьма сомнительного свойства.
Когда улеглись страсти и волнения Смутного времени, русское освоение Дикого поля было продолжено. В 1624 году впервые в документах упоминается Святогорский монастырь – важный русский форпост на границе (многие ученые допускают, что существовал он даже с более раннего времени). Особенно активно русские люди осваивали Торские соляные озера. В.Пирко в своей статье в “Донбассе” приводит отрывок из грамоты валуйчанина П.Котельникова (1625) о том. что жители русских городов Белгорода, Ельца, Курска, Воронежа и др. “варят соль, а от татар делают крепость…” В 1663 г. на правой стороне Донца белгородский воевода основывает Маяцкий городок (ныне с.Маяки Славянского района), а еще через 10 лет началось строительство города у самих Торских озер (нынешний Славянск).
Таких фактов в пользу значительности того вклада, который русские внесли в историю заселения нашего края, можно привести немало. П.Лаврив предпочел их не заметить. Если не считать примеров, где русские выступают как гонители, крушители и каратели, в “позитивной” истории заселения П. Лаврив оставил такой эпизод: “У запорожцев, которые издавна жили на колонизированной пришлыми людьми (“зайдами”) территории, отбирали земли, из казацких зимовников выселяли владельцев, а на их места… поселили русских государственных однодворцев”. Зато он сопроводил этот факт многозначительным и довольно прозрачным намеком: “Большинство колонистов не могли приспособиться к климатическо-природным условиям Бахмутского уезда и сбежали”.
Что ж, придется, видимо, намек принять к сведению.
ЦИТАТА-ПРИЗРАК
Самым главным, я бы сказал, убийственным доводом сторонников украинского приоритета является так называемый универсал Богдана Хмельницкого, собственно, лишь одна цитата из него.
Подобно блуждающему кораблю-призраку эта цитата то и дело появляется, например, на страницах “Комсомольца Донбасса”. Неоднократные попытки убедить редакцию в сомнительности данного аргумента были абсолютно безрезультатными. Уважаемая редакция своих оппонентов ни разу даже не удостоила ответом. И означенная цитата благополучно упоминается в газете от 19 ноября, 19 декабря прошлого и 18 апреля уже нынешнего года.
Такое огромное внимание сторонников украинского приоритета к одной фразе объясняется тем, что в ней провозглашается право запорожских казаков владеть степью до самого Дона.
Однако лишь в последнем случае, то есть 18 апреля, автор – Петро Лаврив – признался, что это не просто цитата из универсала Хмельницкого. 15 января 1655 года по просьбе кошевого Демьяна Барабаша гетман просто подтвердил грамоту польского короля Стефана Батория от 20 августа 1576 года, где говорилось: “єго королевская мосць видя козаков запорожських до его королевського маєстату зичливую прихильность… от Самарских же земель через степь до самої рiки Дону, где еще на Прецлава Ланцкорунського козаки запорожськiї свої зимовники мiвали: жеби то все непорушно ввiки при козаках найдовалось, его королевська мосць грамотою своею утвердил і укрепил”.
Мы намеренно привели этот текст в более полном виде по сравнению с тем. как он цитируется в “Комсомольце Донбасса”. Так явственнее становится пикантность ситуации и причина, по которой наши оппоненты умалчивали о подлинном происхождении документа: отсекалось все, связанное с его королевским величеством. А какое, собственно, право имел польский король (заметим, без году неделю являвшийся таковым: еще в том же году он был трансильванским князем) раздаривать земли, никогда ранее польской короне не принадлежавшие? Но если в авторах числится Богдан Хмельницкий, тогда все, конечно, вполне благопристойно.
В историографии запорожского казачества главным авторитетом, многие считают Д.И.Яворницкого. Но о том, что он сообщал по поводу этих документов Батория-Хмельницкого, и В.В.Олиференко и П.Лаврив почему-то скромно умолчали. А показать стоило бы.
Д.И.Яворницкий в своей “Истории запорожских казаков” пишет, что ни оригинала королевской грамоты, ни оригинала гетманского универсала не сохранилось. Оба документа дошли до нас в копиях, которые кажутся ему весьма сомнительными, а граница – абсолютно неопределенной (Яворницький Д.I. Iсторiя запорожських козакiв. – т. 1. – Львiв: Свiт. 1990, с. 13-14).
Кстати, сомнительность универсала, видимо, не позволила видным украинским ученым И.Крипьякевичу и М.Бутичу включить его в составленный ими сборник документов Б. Хмельницкого, изданный в Киеве в 1961г. Но это никак не мешает авторам, печатающимся в “Комсомольце Донбасса”, до неприличия часто его цитировать.
Показательно, что универсал Хмельницкого извлекался запорожцами на свет всегда, как только у них возникали территориальные споры со своими соседями. В основном он фигурировал в апелляциях к Санкт-Петербургу в середине XVIII века. в частности. в 1753 и 1768 годах. В первом случае казаки получили ответ от гетмана К. Разумовского, что универсал из-за его сомнительности не может быть основанием для разрешения пограничных споров.
Как же в то время определялась граница Новой Сечи?
Основным документом в этом вопросе является указ Елизаветы от 15 апреля 1746 года о размежевании между .запорожскими и донскими казаками. Границей объявлялась река Кальмиус: к западу от нее землями и реками владеют запорожцы, к востоку – донцы. Эта граница как рубеж между областью Войска Донского и Екатеринославской губернией сохранялась до самой революции.
И тем не менее, это положение не устраивало ни запорожцев, ни их соседей. Жители Полтавы постоянно враждовали с запорожцами из-за междуречья Орели и Самары, а предметом раздоров запорожцев и донских казаков были земли на юге нынешней Донецкой области – между реками Бердой и устьем Дона.
Отметим, что предпринимались попытки (например, по указу 1766 г.) установить границу по верховьям Волчьей и Самары, то есть еще западнее Кальмиусского рубежа. Земли Запорожского войска, таким образом, захватывали лишь незначительную часть на западе нынешней Донецкой области. И какие-то основания для этого, наверняка были. Эта линия совпадает с той дорогой, которая известна как Муравский шлях. Именно Муравский шлях четко обозначен как восточная граница “Украины, страны казаков” (“Ukraine. Раis des Cosaques”) на известной карте голландского картографа Г.Сансона (1674). “Моравскую дорогу” вполне можно истолковать как границу Малороссии на карте Г.Л. де Боплана, приложенной к новому изданию Яворницкого.
Запорожские казаки, в свою очередь, как и наши уважаемые оппоненты в конце XX века, предъявляли претензии на более обширные земли. В 1768 году опять же с привлечением пресловутого универсала: “…как читан польского короля Батория универсал, то… показано с вершины речки Орели на вершину Калмиусу, а оттоль на устье реки Дону, кои урочища и очищают запорожские владения” (Чорногор А.М. указ соч. – с. 92).
В книге Яворницкого приводится документ 1772 года, с завидной точностью указывающий “предел мечтаний” запорожцев – очерченная ими самими граница войска на востоке.
И здесь позволим себе небольшое отступление о пользе географии. Современные адвокаты запорожцев, похоже, собираются претендовать на те земли, на которые не претендовали и сами казаки. Может быть, это все то же проявление неисторизма мышления, при котором границы современной Донецкой области представляются как нечто освященное, извечное и целостное, в таком же виде существовавшее и в XVI и в XVIII веках. И невозможно даже заикнуться о том, что казаки могли претендовать лишь на часть области (если так, то это предательский поступок с их стороны но отношению к тт. Олиференко и Лавриву). А. может быть, это просто следствие известного принципа. отлично выраженного госпожой Простаковой: “География – наука недворянская”, и наши оппоненты никогда не пытались сопоставить данные исторических документов географической картой?
Приведем полностью описание восточной границы Запорожья. Это тем более приятно, что большинство топонимов здесь относятся к нашей области.
“От гирла реки Береки Донцом просто до Тавальского байрака на новой линии, называемой Княжьим Косоговым рвом, проведенной до Теплянского леса, который принадлежит Святогорскому монастырю. Оттуда той же линией Голою Долиною на гору до урочища Сирковой могилы, где ныне есть форпост от той могилы в Сухой Торец на Сиркову гать; от гати до урочища речки Бычка, ныне называемой Клебиною. Через тот же Бычок на Песчаный брод. в Кривом Торе и через Миус: на верховья речки Крынки на две приграничные могилки вблизи Миуса; от могилок через Миус на верховья Морского Чулека. От Чулека на гирло Темерника, что впадает в реку Дон…” (Яворницкий, т. 1. с. 23-24).
Если взглянуть на карту, то можно увидеть, что эта граница запорожских вольностей, проходя от истоков Орели через верховья Торца на верховья Крынки и Миуса, очень четко делит Донецкую область дугой на две части, причем казаки и не думали включать в свою территорию север и северо-восток области.
Кому же, по мнению запорожцев. исторически принадлежали эти земли, как не Московскому государству?
Попробуем сделать одно предположение, суммируя следующие два сделанных нами выше вывода:
1. Русская пограничная стража во второй половине XVI века, контролируя татарские передвижения, доходила до условной линии, соединяющей верховья Самары, Тора и Миуса.
2. В середине XVIII века запорожские казаки, указывая границу своих владений на востоке, не претендовали на земли к северу от этой линии. При этом запорожцы ссылались на документы, по-видимому, восходящие ко второй половине XVI века (королевская грамота 1576 года).
Таким образом, по крайней мере уже в 70-х годах XVI века скорее всего, стихийно установилась граница сфер влияния между Московским государством и Запорожьем. которая проходила посередине нынешней Донецкой области, во всяком случае, уже в глубине территории по правому берегу Донца. Конечно, сама эта граница была весьма условной, нигде официально не зафиксированной. Но ее существование помимо приведенных выше выкладок, может быть косвенно подтверждено еще двумя фактами.
Во-первых, в первой половине XVII века размен московских и крымских послов происходил на Торских озерах, а подобный размен (когда стража одного государства передавала охрану посла и свиты страже другого государства) обычно происходил на границе.
Во-вторых, указание на факт московско-запорожских пограничных отношений во второй половине XVI века на Донецком правобережье содержит хорошо известный историкам наказ гонцу Петру Зиновьеву (1589), согласно которому он должен был вступить в переговоры с пришедшими с Днепра черкасами атамана Матвея Федорова и предложить им сотрудничество с русской стражей, “и стояти и промышляти с ними государевым делом заодно”.
Таким образом, само по себе цитирование универсала Хмельницкого или грамоты Батория не может служить каким-либо доводом в нашем споре. Эти документы являются скорее всего неким легендарным обоснованием притязаний запорожских казаков на южную часть территории нынешней Донецкой области в XVIII веке. Возможно, они отражают весьма сложный комплекс отношений между различными силами в нашем регионе в конце XVI века, каковые отношения неоднократно и весьма кардинально изменялись на протяжении последующего о времени. Но они никак не могут служить доказательством приоритета одной из сторон в процессе освоения края. И уж тем более странно то упорство, с которым “историки” на страницах “Комсомольца Донбасса” в конце XX века манипулируют этими документами.
САУР-МОГИЛА
У наших уважаемых оппонентов есть еще один веский довод: в некоторых украинских думах и исторических песнях упоминается Саур-могила, якобы, та самая возвышенность, что находится на востоке нашей области.
Так, они ссылаются на очень известную думу “Про втечу трьох братiв з Азова” (“Комсомолец Донбасса” от 19.11 – Олиференко; 19.12 – П. Лаврив). Там действительно упоминается Саур-могила. Но, во-первых, сам по себе факт упоминания топонима в народной песне не означает, что народ включает его в состав собственной территории. Из-за того, что герой английского народного эпоса Беовульф воевал в Дании, англичанам в голову не приходит предъявлять Дании территориальные претензии. Да и то, что гетман запорожский Самойло Кошка в одноименной думе сражался под Цареградом, также не может служить основанием для объявления Стамбула исконной украинской территорией.
Во-вторых, даже если это покажется очень непатриотичным, но в думе не ясно, наша ли, Донецкая, Саур-могила имеется в виду. В некоторых вариантах этой думы упоминается, что братья, бежавшие из-под Азова, сначала выезжали на Муравский шлях, а затем достигали Саур-могилы. Но Муравский шлях проходил западнее хорошо сейчас всем известной возвышенности. Следовательно, Саур-могила из думы располагалась еще западнее этой дороги, то есть либо вообще за пределами нашей области, либо в лучшем случае в ее западной части. Этот вывод особенно хорошо иллюстрируется вариантом думы, записанным в 1876 году (вариант Х в указ. изд.), где упоминается еще один географический пункт по дороге из Азоза – река Крымка (Крынка, приток Миуса), и путь братьев, согласно тексту, может быть логично выстроен так: Азов – р.Крымка – Муравский шлях – Савор-могила:
I стали од рiчки од Кримки одїжджати,
Стали на Муравськi шляхi виїжджати… (с. 185)
Муравськими шляхами проходжае,
До Савор-могилы прибувае. (с. 186)
Если здесь имеется в виду “наша” Саур-могила, то братья изрядно петляли по степи, зачем-то дважды пересекая одну и ту же речку.
Записывая в 1873 году вариант думы в исполнении известного украинского кобзаря Остапа Вересая, фольклористы спросили его:
“Що то за могила і де вона? Та чи й є вона справдi де-небудь?”. Вересай с неудовольствием отвечал: “Вона й є i буде – пiд Полтавою…” (подч. нами).
Второй опорой из области фольклора является для наших оппонентов песня о казаке Морозенко, которого после жестокого боя захватили в плен турки и поставили на Саур-могилу смотреть на родную Украину (В.Олиференко). И эта песня, так же как и дума про побег братьев из Азова, порождает целый ряд сомнений. В какой все-таки части Украины находилась Саур-могила? В тех вариантах, где вообще упоминаются географические названия, большинство из них связано с Полтавщииой. Начинается поход Морозенко “пiд Лубнами, з-пiд Хорола”, а сама битва происходит на реке Келеберде (приток Днепра с таким названием существует и ныне в Полтавской области). Все это позволило автору комментариев в собрании “Iсторичнi пiснi” (К, 1961) сделать вывод о том, что имеется в виду не известная Саур-могила, что находится между Самарой и Доном, а какая-нибудь степная могила на Полтавщине (с.948).
А разве Остап Вересай говорил не про то же самое?
Наиболее вероятное объяснение заключается в следующем: подобно тому, как Морозенко является обобщенным образом народного борца против турецких захватчиков, так и Саур-могила в думах и песнях – всего-навсего обобщенное название любой высокой точки рельефа, без какой-либо соотнесенности с конкретным местом.
Кроме того, в этих народных песнях нет и намека на то, что могло бы подтвердить заявление В. Олиференко на Главном совете Общества украинского языка в Донецке 28-29 октября 1989 года про “образцы украинского эпоса, где упоминается Савур-могила как неотъемлемая часть украинской земли” (“Комсомолец Донбасса” от 3.11.89) Весьма странное наблюдение. В той же думе о побеге трех братьев, в частности, “путь в .христианские земли” начинался. согласно большинству вариантов. за рекой Самарой, то есть уже за западными пределами Донецкой области.
Единственный бесспорный вывод, пожалуй, тот, что ни в коем случае нельзя полагаться на фольклорную топонимику для построения далеко идущих политических выводов. Кто-то может называть это “гармонизацией межнациональных отношений”. По-моему же, это – неблаговидные действия по манипулированию общественным сознанием, которые могут иметь последствия, неприемлемые ни для одного из народов, живущих на Украине.
И кстати, раз уж наши оппоненты призывают себе на помощь Морозенко, не лишне напомнить, что возможный исторический прототип песенного героя – Нестор Морозенко, прославленный в борьбе с турками во второй половине XVII века, отказался поддержать гетмана-изменника Брюховецкого в его стремлении отделить Украину от России. Гетман схватил славного казака, пытал его, но Морозенко удалось бежать. В од-ном из вариантов песни безымянный украинский автор горько замечает:
Не так тiї злiї турки,
Як тiї гетьманцi,
Да й пiймали Морозенка
У недiлю вранцi.
Ой, как бы не пришлось нашей Украине еще раз страдать от новоявленных “Гетьманцiв”!
ПОЧЕМУ ТАК НАЗВАНА СТАТЬЯ
Любой человек, измученный повседневными жизненными проблемами, ознакомившись со всем вышеизложенным, скажет, наверное, кому вообще в голову приходит в такое время ломать копья по столь незначительному поводу. Но спор этот – лишь одно из конкретных проявлений того процесса, который в прессе именуется ростом националистических устремлении. О национализме говорят много. Одни отождествляют его с любыми призывами к возрождению национальной культуры, и потому готовы биться насмерть со всем, что употребляется с прилагательным “национальный”. Другие подобно, например, лидеру Руха И.Ф.Драчу, в порыве благородного гнева требуют вообще запретить слово “национализм” на 10 лет. По крайней мере, на Украине.. Видимо, против других национализмов Иван Драч не прочь побороться. Самое главное то, что споря о национализме, мало кто может точно определить, что же это такое. Теоретическая сторона вопроса практически не рассматривается в прессе, что позволяет националистам рядиться в тогу защитников нации и ее культуры. К сожалению, задача подробного изложения нашей точки зрения на национализм в данной статье не ставится.
Но один из аспектов этой проблемы мы не можем не затронуть. Обычно отмечают как позитивный момент в современном преобразовании общества отказ от психологии “старшего брата”. Действительно, многим было обидно, когда официальные идеологи в практике межнациональных отношении культивировали концепцию превосходства русского народа над остальными народами страны: и исходя из этой ложной точки зрения, часто игнорировали национальные особенности, в известной мере препятствовали использованию других языков, подчищали и исправляли историю других народив. Чего стоит, например, насаждение, казалось бы, безобидных отчеств на русский манер! И такая невежественная, топорная политика незаслуженно обернулась ростом антирусских настроении. Ни сам-то русский народ в этом не виноват.
Однако присмотритесь внимательнее! Если по поводу русификации, ее размеров и проявлений, можно спорить (ведь за годы Советской власти расширилась сфера употребления многих языков, развивалась национальная интеллигенция, наука, культура; все это бесспорно было и есть), то сейчас во всех республиках отчетливо видны процессы, характерные как раз для концепции “старшего брата”. Только в его роли выступают так называемые коренные народы, “исторические хозяева”, пользуясь руховской терминологией (см. их Программу). Попросту говоря, вместо одного старшего брата появились как минимум 14 средних братьев. Вожди этих избранных народов всячески ущемляют другие народы, живущие на “их” территории, обзывают их мигрантами, оккупантами, перекати-полем. Недавно появился такой термин, тоже довольно оскорбительный, – “маргиналы”. А П.Лаврив в своей статье использует украинское слово “зайды” – “бродяги, захожие люди”, одним словом, бомжи. Всем этим зайдам отказывается не только в праве иметь собственные вузы и издательства, но даже в праве чувствовать себя полноправными хозяевами собственной судьбы. Малые народы в так называемых национальных республиках попадают именно в положение младших братьев, великодушно опекаемых братом старшим. Грузия ратует за независимость? Прекрасно. Независимости от Грузии хотят абхазцы? Нехорошо. Молдаване требуют права на самоопределение? Чудесно. Гагаузы хотят того же? Не доросли еще. Кстати, смею напомнить, русские в большинстве этих республик тоже находятся на положении “малого” народа и испытывают такую же опеку со стороны “среднего” брата.
И как теоретическое обоснование этого права исторических хозяев на опеку возникает вопрос об “исконной” принадлежности территорий и о коренных народах.
Националисты вообще должны каким угодно образом противопоставить народы, натравить их друг на друга, поделить их на хороших и плохих, на христиан и нехристей, на исконных демократов и прирожденных рабов, наконец, довольно просто – на коренных и мигрантов.
Но, позвольте, кто такие коренные в нашем мире, где народы в течение тысячелетий перемещались, перемешивались, исчезали, неумолимо развивались, меняя названия, языки, территории? Кто коренные жители Латвии? Латыши или ливы, что жили здесь за тысячу лет до появления латышей? И если признать коренными латышей, то почему такого права лишены русские, поселившиеся здесь даже более мирным способом. чем латыши? II где следует считать русских коренными? Если в РСФСР, то славяне еще в IX веке н.э. жили лишь на 5 процентах территории нынешней республики. Не слишком ли много людей враз окажутся на положении мигрантов, зайд, следовательно, второсортного населения? Наконец, разве Карабах и Фергана не убедили нас в губительности всех попыток выяснить, кто где хозяин и кто у кого в гостях?
Это тем более абсурдно в наших южных степях, которые превратились в подлинный плавильный котел, переплавивший десятки народов. Мне кажется, наши люди всегда это понимали и гордились своим интернационализмом. Что, кстати, не превратило нас в маргиналов, бескультурных перекати-поле, ибо наша земля стала родиной и для украинского поэта Владимира Сосюры, и для русского композитора Сергея Прокофьева, и для художника Архипа Куинджи, сына мариупольского грека.
Поэтому, чтобы сломать интернациональный дух, чтобы прижилась здесь концепция “среднего” брата, нелегкую работу должны выполнить историки, филологи и журналисты. И вроде бы справляются. (Особенно, если принять во внимание, что противная сторона лишена права голоса). Исподволь, незаметно, но внушается мысль, что “исторические хозяева” здесь украинцы, а остальные – зайды. Мне искренне обидно за великий украинский народ. Он в таких защитниках не нуждается,
Моя статья имеет лишь одну цель: доказать, что нет тут особого избранного среднего или старшего брата. Все народы равны, ибо имели равные заслуги и равные права в заселении нашего края. Так же точно, как потом на равных основаниях защищали они этот край и от англичан и французов в Крымскую войну, и от немецко-гайдамацких банд в 1918, и от сборного немецко-итальянско-румынского войска в 1942-ом!
Мне могут возразить, что ни В.Олифиренко и П.Лаврив не желают нового Карабаха. Искренне надеюсь, что это так. Но к чему же тогда такие тенденциозные статьи, не имеющие ни политического, ни историографического оправдания? Уже на руховском митннге 15 октября русские объяв лены оккупантами, а на митинге 1 Мая (День международной солидарности!) меж желто-голубых знамен виден был лозунг “Украине – украинское правительство!” В “Вечернем Донецке” от 25.10.89 был опубликован снимок надписью на стене дома: “Русские убирайтесь домой!”. В той же газете за 10 октября доцент ДонГУ М.В.Леонова писала об: “инонационалах”, обязанных проявлять “уважение к коренному населению, которое любезно приняло” их к себе. Спору нет, конечно, уважение проявлять нужно. Но не лучше ли проявлять взаимное уважение – то есть стараться обходиться без деления на “коренных” и “инонационалов”. Не так ли?
По указу 1746 года, который определил Кальмиус в качестве границы между донскими и запорожскими казаками, где-то здесь был “укопан пень обгорелый для знатья всякому своей границы”. Так давайте же не будем вновь вкапывать обгорелый пень между нашими народами и признаем право любого человека считать своей исконной ту землю на которой он живет и трудится.
Мы все у себя дома.