Часть I
Магнитофоны «СКИФ»
В 80-е, макеевский завод «Скиф» поставил на конвейер производство модели одноименного магнитофона, которая стала одним из самых легендарных и успешных брэндов в Украине. К сожалению, я не помню, что за цифры были в названии. Но выглядело это, как средней тяжести пародия на «мыльницы» «Sharp» и «International» в однокассетном исполнении.
«Закос под фирму» не ломался разве что от заклинания «Слава КПСС». Но благодаря своему нагловатому дизайну и символическому (по тем временам) весу, пользовался сумасшедшей популярностью у пижонствующих донецких меломанов. «Скиф» был ультрамодным аппаратом. Человек, вышедший на улицу со «Скифом» на плече, мог рассчитывать на весь спектр городских приключений: от восхищенных девичьих взглядов до стычек с завистниками, у которых не гордый «Скиф», но пораженческая, перемотанная синей изолентой «Весна».
Макулатура
Когда-то, макулатура была предметом живейшего интереса людей, давно вышедших из пионерского возраста. Ее собирали врачи и учителя, старшие научные сотрудники, отставная профессура, собирали спекулянты и те, кто хотел, чтобы дома у них было «не хуже, чем у людей». Вся эта разношерстная публика ссорилась в километровых очередях и заискивала перед весовщиками, чтобы обменять свои 20 кг на томик Честертона, Цвейга или Дюма — жуткий по тем временам дефицит и несомненный показатель высокого культурного уровня. Условия обмена были грабительскими: макулатура давала только право покупки, не избавляя от необходимости платить деньги. Ассортимент «макулатурных» изданий был унизительно скудным. В редком шкафу не пылился трехтомник Джека Лондона или «Учитель фехтования».
Порой, макулатурная лихорадка подталкивала людей к страшным решениям. Кто-то сдавал газеты и журналы, лишая близких возможности заворачивать мусор и вести прицельный огонь по комарам и мухам. Кто-то волок в пункты вторсырья «немодные» книги, зачастую представляющие собой куда большую художественную ценность. Кто-то расставался со старыми письмами, поздравительными открытками, конвертами от грампластинок. А самые дерзкие просто шли в ближайший книжный магазин и просили завернуть двадцать килограммов «Малой земли» Брежнева.
В 80-е «макулатурные» книги столкнулись с нешуточной конкуренцией: картон и бумагу стали обменивать на полиэтиленовые крышки для трехлитровых банок.
Махач
Если отрочество ваше пришлось на 80-е, вы, конечно, помните, как легко в те времена было получить по морде в городе роз — славной столице шахтерского края. Новые районы, дома, как коробкú, хочешь жить — набивай кулаки. Не знаю, как до того, а в 80-е ходить по улицам города, было чем-то вроде экстремального спорта.
В 85 году мне исполнилось 12. К этому времени, я в совершенстве знал свод законов и правил, позволявший свести риск к разумному минимуму. Никогда не оборачивайся на свист — если свистит кто-то знакомый, он окликнет тебя по имени. Если этого не происходит, а свист повторяется, сразу переходи на рысь. Не заходи в арки, в незнакомые дворы и скверы без крайней на то нужды. Переходи на другую сторону улицы, если впереди — незнакомая компания. Не выходи за границы своего района в одиночестве. Знай клички и прозвища персонажей, имеющих авторитет в твоем районе. Знай, какие из подъездов на твоем маршруте — проходные.
Я вырос в доме на бульваре Пушкина, и учился в первой школе. Не смотря на то, что местность эта во все времена считалась центровой, респектабельной и спокойной, не проходило недели, чтобы я не заявился домой с новым фингалом — стереотип о безопасности района был сильным преувеличением. С другой стороны, взрослых в эти проблемы никогда не посвящали. Откуда им было знать?
Самым непримиримым и грозным врагом Ворошиловки была Александровка — Ленинский район. Приграничные территории, вроде моста через первый городской ставок или парка Щербакова, всегда были зоной войны. Победы над многочисленными и абсолютно бескрышными «александровскими» были большой редкостью. Кроме того, вес имели Нижние Дворы (окрестности Кальмиуса) и Пятый участок (Киевский район). Ходили легенды о кровожадности полномочных представителей Азотного, Абакумова, Мирного и «Щетки». Однако стычки с ними происходили не часто, в силу географической удаленности этих районов.
Разумеется, все это не означает, что в своем районе ты мог разгуливать спокойно: пройти мимо «Болота» (так назывался бетонный бассейн на площади Ленина и прилегающий к нему сквер) или «комнаты школьника» (неподалеку от памятника стратонавтам), и не получить напутственную зуботычину от своих же «ворошиловских», было практически невозможно.
Основная масса уличных бойцов была безликой и малоинтересной: в каждом районе, наверное, даже в каждом дворе были свои Белые, Малые и Бесы. Впрочем, среди всех этих детей кукурузы попадались и эксклюзивные экземпляры. Ворошиловка, к примеру, могла похвалиться двумя совершенно невменяемыми братьями (по-моему, их так и называли — «близнецы»), наводившими на округу ужас, во-первых, своей неразличимостью, а во-вторых, тем, что один из братьев всегда садился на корточки у тебя за спиной, и второму было достаточно легонько толкнуть тебя в грудь, чтобы ты загремел черепушкой об асфальт. Был также персонаж по прозвищу Фасос, который, кажется, никого и пальцем не трогал, но нажил репутацию монстра, благодаря страшной в своей необъяснимости кличке. Рассказы об их похождениях сквозняками гуляли по подворотням, безбожно перевирались во дворах, проходили сквозь перегонные кубы многоэтажек и обретали на выходе очертания мифа.
Причины, по которым приходилось «махаться», были самыми разнообразными. Неверный дресс-код или нестандартный музыкальный вкус. Неправильная походка и, конечно, принадлежность к неправильному району. В те времена, звякающая в твоих карманах мелочь, была далеко не главной причиной, по которой тебя «трусили» на каждом углу. Процесс охоты был куда важнее, чем сама дичь.
В очередной раз возвращаясь домой с расквашенным носом, оплакивая потерю карманных денег, в сотый раз чертыхая родителей за то, что отвели меня не на бокс, а в музыкальную школу, я бы ни за что не поверил, что когда-нибудь смогу вспоминать об этом с оттенком ностальгии.
На излете 80-х, уличный «махач» был катализирован сразу двумя мощнейшими факторами. Во-первых, появились многочисленные видеосалоны, в которых показывали ленты с Брюсом Ли и Чаком Норрисом. Во-вторых, открылась прорва самодеятельных школ каратэ, тай-квон-до и рукопашного боя. Если раньше уличный мордобой был относительно бескровным, то теперь шансы весьма чувствительно получить по башке самопальными нунчаками возрастали многократно.
А уже в начале 90-х, вся эта гоп-стоп возня пошла на убыль. Песня группы Bad Balance «Быки» подвела итог эпохе: быдло в спортивных штанах, («Адидас-торшн» у него на ногах), конечно, никуда не исчезло, но озаботилось «взрослыми» проблемами — рэкетом, борьбой за сферы влияния, отстрелом конкурентов. Бескорыстный уличный махач за престиж района сначала сместился от центра к окраинам, а после — исчез. И сейчас случается, разве что по самой клинической пьяни.
Мелочь
Можете мне не верить, но были времена, когда монеты не были просто металлическим эквивалентом какой-либо суммы. Их ценность, порой, была несопоставима с номинальной: что толку от хрустящей купюры, когда ваша очередь к «Морскому бою» почти подошла, а в окошке «Размен монет» все еще маячит бумажка с надписью «технический перерыв»?
Кроме 15-копеечных монет, особенно ценились копейки (газированная вода из автомата), «двушки» (для таксофонов) и «трешки» (газировка с сиропом). Десятикопеечные монетки любили пижоны, предпочитавшие мещанским котам-копилкам бутылки из-под шампанского. В середине 80-х в Донецке появились автоматы, продающие талончики для общественного транспорта, что придало особой важности монетам в 20 копеек. Юбилейные рубли были предметом коллекционирования. Пятаки в безметрополитеновом Донецке всегда были бедными родственниками.
Задолго до того, как компания Skynet нанесла человечеству первый удар, жители Донецка вели с автоматами непримиримую войну за мелочь. Автоматы «глотали» монетки. Люди пили воду с сиропом, предварительно сопроводив копейку хорошим пинком в область монетоприемника. Ткнув же обыкновенной шпилькой в прорезь для монетки на автомате с троллейбусными талончиками, можно было сорвать и вовсе запредельный джек-пот.
«Муз-Эко»
В 1990 году, на стадионе «Локомотив» прошел фестиваль «Муз-Эко», таинственным образом одновременно посвященный проблемам экологии и юбилею Джона Леннона. Мероприятие было анонсировано, как 24-часовой рок-марафон, хотя для того, чтобы добиться желаемого ажиотажа, организаторы просто могли написать на афишах «группа «Кино».
Билеты на «Муз-Эко» распространялись по организациям, продавались в кассах «Локомотива» и ДМ «Юность», их можно было приобрести с уличных лотков практически на каждом углу за вполне умеренные деньги. Но это, разумеется, не имело никакого значения: настоящий поклонник Цоя действовал наперекор закону и в обход правил. Ментов в окрестностях «Локомотива» было много, но все же недостаточно, чтобы оцепить стадион сплошным кольцом. Осмотревшись на местности, мы быстро выработали нужную тактику. Самые отчаянные подходили к ограждению, метрах в десяти от ближайшего патруля, и, стараясь производить как можно больше шума, делали вид, что пытаются протиснуться между бетонными прутьями (расстояние между ними составляло от силы десять сантиметров). Подбежавшим охранникам рассказывалась история о том, что за забором — друзья, а друзей — билеты. За это время десяток-другой юных меломанов успевал перемахнуть через забор и раствориться в толпе. Такой способ проникновения внутрь был для нас очень важен, без него все мероприятие потеряло бы смысл. Замечу, что именно на «Муз-Эко» будущая звезда русского MTV Михаил Рольник получил резиновой дубинкой по почкам. И страшно гордился этим еще месяца два.
Нужно признать, далеко не все понимали, как экологическая ситуация в мире соотносится с днем рождения Джона Леннона. Еще большим вопросом в те времена было то, как «На-На», «Полиция нравов», «Мираж», Игорь Николаев и Вячеслав Малежик укладываются в определение «рок-фестиваль». Многие ломались и покидали «Локомотив», не смотря на тревожную перспективу преодолевать милицейские кордоны заново. К счастью, вместо заявленных суток, «марафон» длился около девяти часов. А выступление Цоя на «Локомотиве» стало одним из последних, вписав Донецк в историю так называемого «русского рока».
Наглядная агитация
Когда-то в Донецке было полным-полно биг-бордов с изображением Ленина, Маркса и Энгельса, а также лайт-боксов, на которых трое мужиков с перекачанными предплечьями символизировали союз рабочих, крестьян и деятелей науки. Реклама коммунистического строя была столь массированной и повсеместной, что нынешние кампании «Макдоналдс» или «Кока-Колы» кажутся в сравнении с ней жалким малозаметным пшиком.
Позднее советская графическая агитка стала писком китчевой моды, а после пережила унизительный период насмешек (помните популярный пародийный плакат «С пидарами не пью!»?) и забвения. Однако в советские времена к ней относились с максимальной серьезностью и почтением. Нужно признать, что среди всего-этого лубочно-плакатного мусора попадались настолько пронзительные экземпляры, что забыть их я не в силах по сей день. К примеру, на щите возле пожарного депо висел плакат с мужиком, в отчаянии обхватившим руками голову, и душераздирающей надписью «Мама, зачем я пил?». А Ленин — «ум, честь и совесть нашей эпохи», наверняка заинтересовавший бы Шерлока Холмса (большого ценителя нестандартных черепов), и сложенный из квадратиков на стене 33-й школы, все еще хмурится всякий раз, когда я делаю что-нибудь нехорошее.
Нумизматы
Местом сбора людей, одержимых собирательством чего-либо, был ДК им.Куйбышева. Формально это называлось «клубом нумизматов», однако менялись и спекулировали здесь не только монетами. Каждое воскресенье сюда несли марки, значки, крышки от пивных бутылок, календарики, этикетки от спичечных коробков, вымпелы — все, что только можно себе представить, и кое-что сверх того.
Торги и прения начинались уже в автобусе 30 маршрута: коллекционеры легко узнавали друг друга по нездоровому блеску в глазах. Многие из завсегдатаев «Куйбышева» паразитировали на чужой болезни, безбедно существуя за счет чьей-то беззаветной любви к негашеным маркам с изображением вождей партии или страстному интересу к разменным монетам Чили и Лихтенштейна. Большинство сделок имело полуконспиративный характер, поскольку припаять неосторожному нумизмату «валютные операции» было легче легкого.
На лето «нумизматы» перебирались в кинотеатр «Зеленый», живописные руины которого все еще можно наблюдать в парке Щербакова.
Олимпиада
Московская олимпиада-80 срезонировала в провинции очередным всплеском моды на спорт, мир, дружбу и расовую терпимость. За «наших» болели с удвоенной самоотдачей, ощущая себя радушными хозяевами и вместе с тем чувствуя ответственность: дома нам осрамиться никак нельзя. О спорте снимали фильмы и складывали песни. Наблюдая с диванов олимпийские телетрансляции, дончане остро ощущали, что «время стрессов и страстей мчится все быстрей».
Мультфильм «Баба-яга против», сделанный в эстетике тяжелого наркотического прихода, и дающий (в сложной иносказательной форме) отпор всем людям недоброй воли, стал главным анимационным шлягером. Олимпийская символика появилась на одежде, на посуде, на обоях, на шторах и гардинах, на кухонных клеенках, в виде разнокалиберных сувениров, вымпелов и календарей — такая популярность колец не снилась и Толкиену. Олимпийский Мишка надолго стал главным персонажем для отечественных производителей игрушек.
Глядя, как главный медведь страны взлетает под песню Пахмутовой на воздушных шарах в день закрытия Олимпиады, многие рыдали в голос. Для всех нас что-то кончилось. Что-то большое, хорошее, что-то очень важное навсегда унеслось от нас в темнеющее небо.
Скейт
Первые доски появились в донецких магазинах спорттоваров, кажется, в 86-м. Это были плоские продолговатые снаряды с резиновыми подшипниковыми колесами с одной стороны и листом наждака — с другой. Снаряды — деревянные во всех смыслах этого слова. В те времена это устройство официально называлось «скейтом».
Чтобы доска приобрела хоть какую-то маневренность, нужно было ослабить гайки на брюхе скейта. Я лично не помню ни одного персонажа, у которого хватило бы проницательности, чтобы захватить в магазин набор гаечных ключей, или терпения, чтобы донести покупку до дома. Распаковав диковинную штуковину, все без исключения вспрыгивали на адский драндулет системы «поворотов и стопов нет» прямо у входа в спорттовары. Не знаю, как обстояли дела у жителей других районов, но те, кто покупал скейты в магазине «Старт» на Университетской, стабильно проходили маршрут «кусочек бульвара Пушкина — бордюр — клумба с нарциссами — областная травматология». Стоило это удовольствие 40 рублей плюс расходы на бинты и йод. Совсем не дешево по меркам 80-х.
Первые скейты советского производства были снабжены резиновыми колесами. Второе поколение отличалось более широкой доской и пластмассовыми колесами, производившими шум, достойный альбома группы Manowar «Громче, чем ад».
Появление скейтов моментально понизило в статусе владельцев велосипедов. Даже обладатели навороченных спортивных лайб «Старт-шоссе» и «Турист», отчаянно завидовали камикадзе со скейтами — деревяшка с подшипниками сигнализировала о «продвинутости» своего владельца почище вываренных в хлорке джинсов.
В те времена, слова «бординг» или «фристайл» в ходу не были, программу «Yoz» на канале «Евроспорт» не показывали, широких штанов и бандан не носили. Скейт не был ядром экстремальной поп-культуры и кланообразующим транспортным средством. Он не формировал вокруг себя особый слэнг и музыкальные вкусы, особый образ жизни и манеру одеваться. В те времена на нем просто катались. Кроме бульвара Пушкина, большой популярностью у скейтеров 80-х пользовались тротуары вдоль проспекта Ильича и аллеи парка Ленинского комсомола. Докатиться до конца трассы одновременно со своим скейтом всегда считалось здесь большой удачей. А самым ходовым трюком тогдашних экстремалов было составить два скейта в тандем. Это развивало огромную скорость, кататься на тандеме нужно было вдвоем и сидя, а увернуться от него не удавалось ни одному прохожему. Что, разумеется, делало всякий спуск гарантированно захватывающим аттракционом.
«Скула»
По пятницам, строго после пяти вечера, «Брехаловка» превращалась в «Скулу» — место сбора городских музыкантов и паразитирующих на них барыг (некоторым, представьте, удавалось совмещать). Этимология этого дивного слова проще, чем кажется и напрямую связана с происходившим там процессом: чем жалостливее скулишь, тем выше шансы продать кому-нибудь струны, микрофон или пружину для малого барабана.
Для всякого донецкого музыканта «Скула» была обязательным мероприятием. Тебе могли простить полное отсутствие слуха или намерения что-либо купить, но если ты нерегулярно отмечался на «Скуле», на тебя начинали смотреть косо. «По делу» сюда приходило не больше десятой часть всей публики. Остальные назойливо тусовались, демонстрируя патлы, цепи, браслеты и прочие неоспоримые доказательства своей принадлежности к шоу-индустрии. Отдельный разговор — эксклюзивный слэнг, имевший хождение на «Скуле». Гитара называлась «веслом». Самодельное «весло», сработанное под известный западный брэнд, — «палевом». Один незадачливый барабанщик из Макеевки принес на продажу «паленое весло». «Сколько весит?» — привычно поинтересовались ценой местные. «Килограмма три…» — растерялся барабанщик. И был публично осмеян.
ЛИЧНОЕ
Рассказывает Алексей Ашурков, лидер группы Dead Leo tr., главный звукорежиссер студии Fat Records:
«На „Скуле“ я никогда особо не тусовался, поскольку был занят вещами, которые считал тогда более важными. Репетировал. Учился играть на гитаре и пользоваться ревербератором. Вообще „Скула“ была почти безотказным индикатором: чем талантливее был тот или иной персонаж, тем меньше было шансов увидеть его в этой тусовке. По большей части там собирались алкаши, спекулянты, какие-то невменяемые панки с Егором Летовым на магнитофонах „Весна-202“ — праздная и малосимпатичная публика. Так что никакой ностальгии по „Скуле“ я не испытываю».
Стеклотара
Стеклотара всегда была у нас безотказным индикатором экономической стабильности. Когда-то, будучи во всех отношениях твердой валютой, она валялась под ногами. Донецк прошлого заслуживает теплого ностальгического слова хотя бы тем, что в нем всегда можно было прилюдно выпить пива и не стать свидетелем кровопролитной баталии за право «забрать бутылочку».
Тем не менее, пивную бутылку можно было сдать государству за 20 копеек. Обладатель молочной бутылки мог рассчитывать на 15 копеек. Баночка из-под сметаны могла сделать вас богаче на 10 копеек. А трехлитровая банка стоила целых 30. Молочная стеклотара принималась практически во всех продовольственных магазинах города. Пивную и винную несли в специальные пункты приема.
Очереди в них были суровым и тягостным испытанием. Время здесь всегда текло медленнее. А для тех, кто рассчитывал выручить денег на опохмел, — и вовсе вспять. Их отчаянным положением беззастенчиво пользовались приемщики, зазывавшие без очереди тех, кто готов был дать откат. Остальные бесконечно агонизировали, ожидая, когда кончится переучет или появятся нужные ящики.
ЛИЧНОЕ
Рассказывает Александр Зимоглядов, главный рентгенолог Донецкой железной дороги:
«Стеклотара (пустые бутылки из-под пива, вина, водки и даже молока, банки разных объемов) служила нам в детстве и юности неплохим подспорьем. Ведь по цене трех пустых пивных бутылок можно было приобрести полную, а за одну винную бутылку — буханку хлеба. Чаще всего, пункты приема располагались при крупных гастрономах, перед ними почти всегда толпился страждущий и в прямом смысле жаждущий народ.
Все операции производили через маленькое окошечко, которое при необходимости «хозяйка» пункта могла легко захлопнуть. Хуже всего дело обстояло, когда появлялась табличка «тары нету». Это отсутствие тары для тары могло поставить под угрозу самые смелые наши начинания. Бутылки нужно было сдавать чистыми, сортируя по объему, главное, без этикеток, которые часто приходилось соскабливать прямо здесь же, используя подручные средства. Не знаю, как сейчас, а тогда клей был качественный. Заученным движением пальцев приемщица обследовала горлышко каждой бутылки, и если находила малейшую щербинку, неумолимо отставляла бутылку в сторону. Спорить было бесполезно, все это знали. Из каждой партии выбраковывалась пара бутылок, как обязательный налог в пользу сотрудников пункта. Если же какой-нибудь правдолюб пытался что-то оспорить, окно моментально захлопывалось, а несчастный оставался один на один с толпой возбужденных сдатчиков за спиной. Со временем, я выработал способ сдачи посуды, основанный на эффекте неожиданности. Через боковую дверь я заходил внутрь, брал пустой ящик и начинал выставлять свои бутылки. На немой вопрос изумленной хозяйки я отвечал: «по десять».
Один мой знакомый вносил свою лепту в общее дело так. Если в доме не находилось пустых бутылок, он выливал в раковину отцовский «Боржоми». А сдавая трехлитровые банки в овощном отделе незабвенного 13-го гастронома, мы пополняли дефицит средств, вынимая посуду прямо из того ящика, куда их ставила приемщица. Конечно, это требовало хорошей реакции и безупречного владения мимикой, но результат всегда стоил усилий».
Тиры
Если Детройт — город рока, а Иваново — город невест, Донецк 80-х был городом тиров: помещений, где можно было продемонстрировать крепость руки и остроту зрения, было полно и располагались они не только в парках культуры и отдыха. В пропахших железом и маслом подвалах было людно почти всегда, особенной популярностью пользовались заведения, где имелись пневматические пистолеты, в те времена — большая невидаль. В основном же, прикованные цепями, на стойках лежали немолодые ружья, с усталыми пружинами и вялым боем, пристрелянным «под яблочко» или «по центру».
Простая, без «юбки» пулька стоила три копейки, что делало аттракцион вполне демократичным и очень популярным среди представителей и младшего и среднего школьного возраста. Когда тирщик шел перезарядить мишени, ружья полагалось поднимать стволами вверх. Впрочем, учитывая контингент, многие из них носили толстые свитера навыпуск, а некоторые прикрывали «бэксайд» тяжелыми «рентгеновскими» фартуками.
Фарца
Сквознячки, гулявшие под приподнявшимся железным занавесом, погнали народ на скользкие тропинки кооперации. Работать на себя, как на западе, не считалось ни позором, ни уголовно наказуемым проступком. Персонажи, обладавшие тем, что сейчас принято называть «коммерческой жилкой», легко срывались с насиженных мест. Они бросали старые работы и продавали квартиры, чтобы получить первоначальный капитал. Остальные смотрели на них, как на неизлечимых больных, не веря в то, что такая свобода надолго.
В городе открылись первые кооперативные кафе, видеосалоны, видеопрокаты, студии звукозаписи, работавшие круглосуточно киоски. Оборотистые дончане торговали жевательной резинкой и плакатами с изображением группы «Наутилус Помпилиус» — даже на мелочевке делались хорошие деньги. Бойкая торговля шла на Мотодроме и «вечернем» рынке, в многочисленных частных «комиссионках», продававших уже не привычный для советских времен секонд-хэнд, но разнокалиберный пестрый хлам из Турции и Польши. В конце 80-х в Донецке появилась формация бизнесменов необычайно широкого профиля. Они продавали, покупали и меняли все — от целлофановых пакетов и аудиокассет до валюты и ракетного топлива. В речевой обиход вошли зловещие термины «рэкет» и «крыша».
Химтовары
Магазин «Химтовары», по проспекту Маяковского (сейчас вместо него магазин посуды «12 персон»), успешно конкурировал с магазинами игрушек. Зимой, весной и осенью здесь можно было наблюдать практически весь контингент первой школы (имевшей несчастье находиться в непосредственной близости); в дни летних каникул — детство, отрочество и юность всех окрестных дворов. Не то, чтобы в первой школе учились исключительно будущие Менделеевы. Да и с клеем «БФ» перманентный ажиотаж у прилавков «Химтоваров» связан не был: сюда валом валили нормальные дети, чьи интересы варьировались в зависимости от возраста, темперамента и количества карманных денег.
Самые юные скупали растворители, нашатырь, любые жидкости, разлитые в мягкие пластиковые бутылки. Содержимое выливалось тут же (на прилегающих к магазину газонах, никогда ничего не росло), а из бутылок изготавливалась «брызгалка» — советский эквивалент водяного пистолета.
Дети постарше предпочитали «резиновый» клей. Будучи намазанным ровным слоем на гладкую поверхность, это замечательное вещество можно было скатывать в шар, на манер снежного кома. В результате этого умиротворяющего медитативного процесса получался упругий резиновый мячик, обладавший просто-таки фантастической прыгучестью. Лишь однажды брошенный об асфальт или о стену дома, он не останавливался никогда. Наполнял воздух залихватским свистом и веселым звоном битого стекла. Сшибал с ног случайных прохожих. Дырявил вывешенное для просушки белье и уносил в небо зазевавшихся котов, короче говоря, превращал серые будни в фейерверк волнующих и опасных событий.
Серьезная и основательная публика из старших классов, разумеется, не тратила свое время на подобную ерунду. Она закупала марганец, гидропирит и краску, известную в народе, как «серебрянка». Эффект от одного пакетика этой краски, подожженного «с уголка» и сброшенного с крыши пятиэтажного дома, был приблизительно равен усилиям команды пиротехников фильма «Перл-Харбор».
Хэви-метал-рок
В восьмидесятые, на вопрос «Что такое — три буквы, начинается на „х“ и написано на каждом заборе?» дончане, не раздумывая, отвечали: HMR — хэви-метал-рок. Увлечение «тяжелым металлом» захлестнуло город по самые верхушки терриконов, оставив от битломании и ABBA-филии одни лишь воспоминания.
Воинственные металлисты были сосредоточены на прививании правильного вкуса всем остальным. За битьем панков, хиппи и поклонников Юрия Шатунова, им было не до стилистических изысканий. А потому, под грифом HMR часто проходило все, что достаточно громко рычало: и Led Zeppelin, и Queen, и даже Кузьмин с «Динамиком».
Какое-то время металлисты оставались в оппозиции к истеблишменту («проститутки, наркоманы и прочие металлисты» — сказала однажды моя классная дама и сорвала овации), наслаждаясь своей неформальностью. Потом в программе «До 16 и старше» показали выступление Scorpions, в журнале «Ровесник» напечатали постер Kiss, а во дворец спорта «Дружба» приехала «Коррозия металла». HMR, перестав быть запретной музыкой, вскоре вышел из моды. Сейчас, «что такое — три буквы, на „х“ начинается?» лучше не спрашивать.
«Чебурашка»
Магазин игрушек «Чебурашка» находился на Комсомольском проспекте, там, где сейчас расположен ресторан «Шато». В его витрине был выставлен собственно Чебурашка (размерами сильно превосходивший крупного сенбернара), такой же плюшевый крокодил, впечатляющая (по тем временам) модель железной дороги, всевозможные сооружения из разноцветных конструкторных модулей и пластмассовые армии вечно конфликтующих «индейцев» и «ковбойцев». Над детьми города «Чебурашка» имел неограниченную, мистическую власть, ни один другой магазин игрушек не мог соперничать с ним на равных. Уверен, именно «Чебурашка» вдохновил Стивена Кинга на создание романа «Необходимые вещи».
Левое крыло магазина было наводнено разномастным плюшевым зверьем, резиновыми куклами, леденящими кровь пластиковыми пупсами (говорю вам, Кинг бывал здесь), игрушечными колясками, четырехколесными лошадками и прочей девчачьей дребеденью. Справа продавали елочные игрушки, пластинки со сказками Пушкина и диковатым советским мюзиклом про Али-Бабу, карнавальные костюмы, «развивающие» игры: для нормального ребенка подарок из этого отдела был равносилен пощечине.
Самый правильный товар находился посередине, и самое подходящее слово для него — «арсенал». Револьверы и карабины, заряжающиеся одиночными и ленточными пистонами. Арбалеты, стреляющие присосками. Луки, стрелы и духовые ружья. Мечи, рапиры и сабли. Большие и маленькие «солдатики» — от вооруженных дубинами неандертальцев, до страшно дефицитных персов. Танки на батареях. Заводной пулемет «Максим».
Каждый уважающий себя ребенок, имел заветную, выставленную на всеобщее обозрение в «Чебурашке» Мечту. К ней приходили на свидания, часами простаивая у прилавка и вгоняя в краску самых черствых продавщиц. О ней бесконечно рассказывали терепеливым друзьям. С ней, будто с невестой, осторожно знакомили родителей.
«Чебурашка» готовил беспечную мелюзгу к суровым реалиям взрослой жизни: премии, грамоты, бонусы и тринадцатые зарплаты здесь были задекорированы плюшем и пластмассой. А показатели успеваемости в школах Донецка напрямую зависели от здешнего ассортимента.
Кстати, заманить в «Чебурашку» отцов было всегда легче, чем мам, поскольку ниже по Комсомольскому находился пивбар, а выше — кафе «Советское шампанское».
Шампиньоны
Можете мне не верить, но в 70-е газоны и клумбы вдоль бульвара Пушкина кишели отборными шампиньонами. Практически в любое время суток здесь можно было увидеть грибников — вооруженные перочинными ножами, они наводили нешуточный ужас на приезжих. Шампиньоны лезли из земли с первобытной, пугающей, необоримой силой. Стоило пролиться весеннему ливню, и крепкие белые шляпки вспарывали асфальтированные тропинки (я не шучу), словно боевая техника пришельцев в «Войне миров». Сейчас шампиньоны вроде бы попритихли. Может, ждут назначенного часа?
«Яма»
«Ямой» называли местность, расположенную неподалеку от стадиона «Шахтер» — между кинотеатром «Кристалл» и одноименной остановкой 10-го маршрута троллейбуса. В «Яме» обсуждали все предстоящие и уже сыгранные матчи. Делали прогнозы и заключали пари. Обменивались значками и дружескими зуботычинами. Это был главный фанатский штаб Донецка. И если кто-то из заядлых болельщиков не приходил домой после игры, родные всегда знали, где его искать.
Через дорогу от «Ямы» функционировал продовольственный магазин, отчего-то прозванный в народе «Еврейским гастрономом». Там продавался набор «Футбольный», при упоминании о котором у завсегдатаев «Ямы» до сих пор теплеют глаза: пара бутербродов с колбасой, огурец, бутылка минеральной воды и, разумеется, ноль-пять.